Дамаскин (Цедрик), еп. Глуховский (1877 г.р.) — новомученик и исповедник. Под благотворным воздействием митр. Антония (Храповицкого) молодой агроном Димитрий Цедрик, перешел на курсы восточных языков при Казанской Духовной академии и, окончив их, принял монашество. В 1923 г. архим. Дамаскин оказался в Москве, и здесь Святейший Патриарх Тихон лично хиротонисал его в сан епископа города Глухова. Много раз его арестовывали; сидел в тюрьмах и отбывал далёкие ссылки. Декларация митр. Сергия /Страгородского/ от 1927 г. произвела страшное впечатление на еп. Дамаскина. Он сразу понял, что ею Русской Церкви нанесен самый тяжкий из всех ударов. По поводу этой декларации вл. Дамаскин написал свыше 150-ти писем и посланий. В них он обличал митр. Сергия и его сторонников:

Киевское послание. Разбор декларации митр. Сергия (Страгородского).

Другое послание.

Шестого августа (по старому стилю) этого года (1927—Ред.) в жизни Русской Церкви совершилось большое событие.

Заместитель Патриаршего Местоблюстителя, митр. Сергий, вместе с, так называемым, «Временным Патриаршим Синодом», опубликовал «Обращение ко всем чадам Русской Церкви».

За последние 10лет не было документа, который бы рассчитывал иметь такое значение в церковной жизни, на какое претендует сие «Обращение».

При первом знакомстве с этим документом, возникает мысль сопоставить его с обращениями к народу ныне покойного Патр. Тихона. Однако, эти последние не претендовали на то значение, на которое претендует обращение. Надо сказать, что послания Патриарха, хотя и были обращены к народу, но всегда носили личный характер. В них Святейший говорил о своих ошибках, о своих взглядах, о своих намерениях. Он один нёс ответственность за свои слова. Не предполагалось, что кто-нибудь другой будет вынужден этими актами к составлению подобных же актов, к каким-либо действиям.

Совсем иначе обстоит дело с декларацией митр. Сергия. Как видно из неё, она неразрывно связана с, так называемой, «легализацией», она является только первым актом, сделанным в центре, которым неизбежно должны последовать соответственные действия на местах—во всех уголках Русской Церкви.

«Мы надеемся,—говорится в декларации,—что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление—епархиальное, уездное ит.д.».

Итак, митр. Сергий начал со своими помощниками дело, которое должно вызвать активность всех клеточек церковного организма. Он легализировался, конечно, на условиях издания своей декларации. С роковой необходимостью отсюда следует вывод: все клеточки церковного организма, если только они хотят быть в единстве с центральным органом церковной власти, должны тоже легализироваться и, конечно, на тех же условиях.

Значит, своим деянием митр. Сергий принимает на себя обязательство за всех членов Русской Церкви, ставит нас в необходимость не только прослушать его послание, как слушали мы прежде послания Патриарха, но он вынуждает нас или решительно встать на тот путь, которым идёт он сам — путь легализации и декларации, или же встать на путь разделения с ним, со всеми вытекающими отсюда церковными и политическими последствиями. Вот какую важность, какое значение имеет декларация.

Когда мы видим перед собою документ, принимающий на себя обязательство за целую организацию, первый вопрос, возникающий в нашем сознании, это вопрос о том, уполномочены ли нравственно и юридически лица, подписавшие документ—говорить от имени всей организации?

При нормальных условиях, Русскую Поместную Церковь возглавляет Патриарх. Однако, по смыслу церковных законоположений о Патриаршестве, установленных Московским Собором 1918г., и Патриарх не является единодержавным правителем Церкви и полномочным выразителем Её голоса. Он действует в неразрывном союзе с выборными Собором органами—Священным Синодом и Высшим Церковным Советом. По существеннейшим же вопросам он может принимать решения только совместно с Собором. Ясно, словом, что Патриарх обязан решать важнейшие вопросы церковной жизни, считаясь с общецерковным мнением, а прежде всего со всем епископатом Русской Церкви. Так обстояло бы дело, если бы во главе Русской Церкви стоял всенародно выбранный Патриарх.

Но кто такой митр. Сергий?

Митр. Сергий—заместитель Местоблюстителя Патриарха, который, хотя и отделён от нас тысячами вёрст и стеною своего заточения, однако, благодарение Богу, ещё жив, является ответственным за Русскую Церковь перед Богом святителем и поминается во всех храмах Русской Церкви.

Говорят, ещё недавно, полушутя, митр.Сергий говорил о себе, что он—только «сторож» в Русской Церкви. Принадлежат ли эти слова митр. Сергию или нет, но они хорошо характеризуют то положение, которое ему по праву должно принадлежать в церковном строительстве.

Раз Местоблюститель жив, то естественно, его заместитель не может без соглашения с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать существующий церковный порядок от всяких опасных опытов и уклонений от твёрдо намеченного пути.

Митр.Сергий, «сторож» Русской Церкви, не имеет права без санкции митр. Петра и сонма русских иерархов, и находящихся на свободе, и разбросанных по местам ссылок, декларировать и предпринимать ответственные решения, которые должны в дальнейшем определить жизнь церковного организма в каждой его клеточке.

Наличие при митр. Сергии, так называемого, Временного Синода не изменяет положения. Синод митр. Сергия организован совершенно не так, как предполагают постановления Московского Собора 1918г.. Он не избран соборно, не уполномочен епископами, и потому не может считаться представительством епископата при митр. Сергии. Он составлен самим митрополитом и является, собственно говоря, как бы его личной канцелярией, частным совещанием при нём. Кстати сказать, ведь даже и самая конституция Синода приписывает ему исключительно личный характер: с прекращением почему-либо полномочий митр.Сергия, автоматически падают и полномочия Синода.

Всё это говорит за то, что поскольку заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов,—он явно выходит из пределов своих полномочий.

Переговоры с митр. Петром и со всем русским епископатом несомненно должны были быть выдвинуты митр. Сергием, как предварительные условия возможности для него всяких ответственных выступлений.

Но дело обстоит еще хуже. Митр.Сергий действует не только без согласия епископата, но явно вопреки его воле. Кто в курсе трагической русской церковной жизни последних лет и кто внимательно вчитается в текст декларации, тот, конечно, увидит, что темы, о которых говорит декларация, вовсе не новы. Перед нами «пресловутые вопросы», по поводу которых в течение последних лет предлагали высказываться представители власти и ответственным руководителям церковной жизни, и рядовым работникам на ниве церковной, как единолично, так и коллективно.

Это четыре вопроса: об отношении к Советской власти, об отношении к заграничному духовенству, главное, об отношении к ссыльным и «нелегальным» епископам и, наконец, вопрос о форме церковного высшего управления в связи с автокефалией. Они именно и трактуются в декларации.

Множество епископов, а также и других церковных деятелей, определённо высказывались по поводу этих вопросов и вовсе не в духе декларации митр.Сергия. Митр. Сергий не может не знать об этом. Перед его глазами декларация Соловецких узников, которую можно считать наиболее полным и обоснованным выражением тех точек зрения, на которых стоит епископат и лучшая часть духовенства Русской Церкви.

Правда, отдельными группами духовенства, в отдельных епархиях делались попытки издания деклараций, приближающихся по духу к тому, что мы видим в «Обращении». Но эти попытки вызывали всегда наружное негодование и в среде епископата, и в среде влиятельнейшего духовенства. Они считались равносильными переходу в обновленчество и быстро ликвидировались с позором для тех, кто их предпринимал.

Митр. Сергий не может, следовательно, ссылаться на незнание воли епископата, на то, что трудно услышать его голос. Нет, голос этот звучал неоднократно и громко, и кто не считается с ним, тот делает это, конечно, не потому, что не знает, а потому, что не хочет. Митр.Сергий не хочет считаться с убеждениями своих собратьев-епископов, томящихся за эти убеждения в тяжёлых изгнаниях.

Декларация говорит о самых больных и самых страшных вопросах нашего церковного бытия.

Откуда тот ужас, тот кошмар, в котором мы изнемогаем вот уже столько лет? Где причина того, что Церковь, официально признанная законодательством имеющей право на свободное существование, находится в положении совершенного бесправия, в состоянии «нелегальности»?

Кто виноват в том, что наши святители умирают в холоде тундр и в сыпучих песках пустынь? Лучшие представители духовенства большее время проводят в тюрьме, чем у себя дома. Наши обители уничтожаются, останки святых оскорбляются, и мы не имеем возможности совершать молитвословий, так как наши храмы переданы отступникам. Где причина этого?

Декларация дает на это определенный ответ. Митрополит говорит о принятой им на себя трудной задаче—поставить Церковь на путь легального существования. И по его словам, мешать осуществлению этой задачи «может лишь то, что мешало и в первые годы Советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это—недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране». «Настроение известных церковных кругов,—читаем мы дальше,—выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах, и навлекавшее подозрение Советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирное отношение Церкви с Советским правительством».

Всюду декларация противопоставляет это нелояльное прошлое—лояльному будущему, которое будет выражено в делах.

Так вот истинная причина наших неописуемых церковных бедствий. Она в нас самих,—в нашей нелояльности. Это причина единственная, которую подчёркивает митр. Сергий.

Но, указание митр. Сергия не ново. Мы не раз слышали его и от представителей власти, и от наших церковных врагов—обновленцев всех видов, которые обвиняли нас в нелояльности и преступности.

Но мы называли это обвинение клеветой. Мы говорили, что оно не может быть подтверждено фактами. Мы указывали на то, что за все эти годы среди фигурировавших на судах политических преступников против Советской власти—не было видно представителей духовенства.

Мы обращали внимание на то, что за все эти годы все нарушения закона об отделении Церкви от государства, все отобрания храмов, все кощунственные осквернения святынь, все оскорбления и глумления духовенство встречало гробовым молчанием.

Где «слова и дела» наши, где наше реальное преступление? Так говорили мы нашим обвинителям.

Но что скажем мы, когда управляющий нами святитель сам произносит нам страшный приговор, сам говорит о «словах и делах»? Не ставят ли эти слова чёрный крест над всеми невыразимыми страданиями, пережитыми Церковью за последние годы, над всей Её героической борьбой за самосохранение? Не объявляет ли он весь подвиг Церкви—преступлением?

И как прочитают эти слова те, кто изнемогает теперь в далеком изгнании? Что почувствуют они, увидев обвинителя в лице своего ответственнейшего собрата, и не сорвется ли страшное слово «клевета» у них в ответ ему? Не покажется ли им, что даже покой усопших тревожит этот приговор, подписавших декларацию, епископов?

В своей декларации митр. Сергий говорит не только о прошлом, но также о настоящем и будущем: не только о том, что было, но и о том, что должно быть. Нелояльности прошлого противопоставляет он лояльнось настоящего и будущего. По его словам, теперь «наша Патриархия решительно и бесповоротно становится на путь лояльности». Он указывает, что теперь «нужно не на словах, а на деле показать», что мы можем быть «верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской власти». Но, каково же должно быть это «дело»?

Указания, на этот счет, декларации—противоречивы. С одной стороны, декларация как-будто бы требует того, на что духовенство и церковные люди с чистой совестью соглашались в течение всех этих лет—полной аполитичности, решительного отграничения храмовой и церковной жизни от политической работы и политических симпатий.

Говоря о людях, настроенных политически оппозиционно к существующему порядку, митрополит предлагает им, «оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры». Такое требование, которое представляется по существу законным, тем не менее оказывается односторонним, потому что оно обращается не ко всем вообще членам Православной Церкви, а только к людям определённых политических настроений.

Но, этого мало. Наряду с требованием отказа от одних политических настроений, декларация определённо предлагает нам запастись другими. Наш долг оказывается не только в том, чтобы отказаться от оппозиционных настроений к власти во время нашей церковной работы, «наш долг в том, чтобы обнаружить солидарность с этой властью...» «Мы должны, —говорит декларация,— показать, что мы... с нашим правительством».

Испытывать определённые политические настроения—наш долг. «Мы должны сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой—наши радости, а неудачи—наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз: будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие, или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами, как удар, направленный в нас». Здесь декларация вводит нас в водоворот определённых политических оценок. Только и здесь наблюдается робкая недоговорённость. Всё должно иметь определённую логику— политика, так политика.

Отождествление себя с правительственным аппаратом с логической неизбежностью должно быть доведено до конца. Раз в вопросах внешней политики (из области которой берёт митрополит свои примеры), мы должны занять определённую позицию, то не та же ли позиция, не то же ли отождествление себя с властью («показать, что мы с нашим правительством»)—обязательны для нас и в вопросах политики внутренней?

Не становится ли, таким образом, «сторож Русской Церкви»—сторожем Советского аппарата и не превращается ли сонм служителей Церкви в послушную и безответную армию «явных и тайных» сотрудников власти?

И как тогда должны будут реагировать церковные люди на такие факты внутренней советской политики,—как поругание святынь, отобрание храмов, разрушение обителей?

Об этом ничего не говорит митр. Сергий со своими собратьями.

Он настроен чрезвычайно оптимистически по отношению к переживаемому моменту. По поводу предполагающейся легализации он предлагает выразить «всенародно нашу благодарность Советскому правительству за такое внимание к нуждам православного населения...».

В чём же «внимание» правительства и за что ему наша благодарность? Пока мы знаем один факт: митр.Сергий и члены Синода имеют возможность заседать в Москве и составлять декларацию.

Они в Москве...

Но, Первосвятитель Русской Православной Церкви—митр. Петр, вот уже не первый год без суда обречён на страшное томительное заключение!

Они в Москве...

Но, митр.Кирилл, потерявший счёт годам своего изгнания, на которое он был обречён без суда, находится ныне, если он еще жив, на много сот верст за пределами полярного круга!

Митр.Арсений, поименованный среди членов Синода, не может приехать в Москву и в пустынях Туркестана, по его словам, готовится к вечному покою.

И многочисленный сонм Русских святителей совершает свой страдальческий путь между жизнью и смертью в условиях невероятного ужаса.

За что благодарить?

За эти неисчислимые страдания последних лет? За храмы, попираемые отступниками? За то, что погасла лампада преп. Сергия? За то, что драгоценные для миллионов верующих останки преп. Серафима, а ещё раньше, останки святителей: Феодосия, Митрофана, Тихона, Иоасафа—подверглись неимоверному кощунству? За то, что замолчали колокола Кремля, и закрылась дорога к Московским святителям? За то, что Печерские угодники и Лавра Печерская в руках у нечестивых? За то, что северная наша обитель (Соловки) стала местом непрекращающихся страданий? За эти мучения? За кровь митр.Вениамина и других убиенных святителей?

За что?

Однако, важно, одно нужно знать: верит ли митр. Сергий, верят ли все те, кто с ним, тому, что они говорят и пишут? Ещё недавно он говорил и писал совсем иначе. Ещё в прошлом (1926) году он разослал всем пастырям и чадам Церкви проект декларации, совсем иной, где политическая лояльность декларировалась рядом с определённо подчёркнутой противоположностью основных принципов мировоззрения.

Когда же был искренен митр. Сергий?

Что случилось за этот год, и почему изменились тон и содержание его обращений?

Вступительная статья, предваряющая в «Известиях» декларацию, говорит о вынужденном «перекрашивании» долго упорствовавших «тихоновцев» в «советские цвета». Она противополагает им «дальновидную часть духовенства», ещё в 1922г. вступившую на этот путь, т.е.—обновленцев и живоцерковников. Статья эта, таким образом, определённо считает путь митр.Сергия проторённой дорогой обновленчества.

Для нас же важен один вопрос: мог ли бы митр. Сергий перед Крестом и Евангелием присягнуть, что то, что он пишет в декларации, включительно до «благодарности», есть действительно голос его убеждений, свидетельство его неустрашённой и чистой пастырской совести?

Мы убеждены и утверждаем, что митр.Сергий и его собратия не могли бы сделать этого без клятвопреступления.

А может ли кто-нибудь от лица Церкви, с высоты церковного амвона возвещать то, в чём он не мог бы присягнуть, как совершенной истине?

Великий русский писатель Достоевский говорил когда-то об иноках русских: «Образ Христов хранят пока в уединении своём благолепно и неискажённо, в чистоте Правды Божией от древнейших отцов, апостолов и мучеников, и когда надо будет—явят Его поколебавшейся правде мира. Сия мысль великая. От востока звезда сия воссияет».

Правда мира поколебалась.

Ложь стала законом и основанием человеческой жизни.

Слово человеческое утратило всякую связь с Истиной, с Предвечным Словом, потеряло всякое право на доверие и уважение. Люди потеряли веру друг в друга и потонули в океане неискренности, лицемерия и фальши. Но среди этой стихии всеобщего растления, ограждённая скалой мученичества и исповедничества, стояла Церковь, как Столп и Утверждение Истины.

Изолгавшиеся и истомившиеся в своей лжи люди знали, что есть место, куда не могут захлестнуть мутные волны неправды, есть Престол, на котором Сама Истина утверждает своё Царство, и где слова звучат не как фальшивая, не имеющая ценности медяшка, но как чистое золото.

Не от того ли потянулось к Церкви за последние годы столько охваченных трепетом веры, сердец, которые до этого были отделены от Неё долгими годами равнодушия и неверия?

Что же скажут они? Что они почувствуют, когда и оттуда, с высоты последнего прибежища отвергнутой миром правды, с высоты амвона зазвучат слова лицемерия, человекоугодничества и клеветы?

Не покажется ли им, что ложь торжествует свою конечную победу над миром, и что там, где мерцал для них светом невечерним Образ воплощённой Истины, смеётся в отвратительной гримасе личина отца лжи?

Одно из двух:или, действительно, Церковь Непорочная и Чистая Невеста Христова—есть Царство Истины, и тогда Истина—это воздух, без которого мы не можем дышать, или же Она, как и весь лежащий во зле мир, живёт во лжи и ложью, и тогда—всё ложь, ложь каждое слово, каждая молитва, каждое таинство.

«Кабинетными мечтателями» называет митр.Сергий тех, кто не хочет строить церковного дела по непосредственной указке ненавидящих всем сердцем веру людей, потому что ведь иначе нельзя понимать его неудобовразумительные слова—«закрывшись от власти».

Нет, мы—не мечтатели. Не на мечте, а на непоколебимом Камне воплощенной Истины, в дыхании Божественной Свободы хотим мы создать твердыню Церкви.

Мы—не мечтатели. Вместе с тем мы и не бунтовщики. Совершенно искренно мы отмежёвываемся от всякого политиканства и до конца честно можем декларировать свою лояльность. Но мы не думаем, что лояльность непременно предполагает клевету и ложь. Мы считаем, напротив, что политическая лояльность есть тоже, прежде всего, добросовестность и честность. Вот эту-то честную, построенную на аполитичности, лояльность можем мы предложить правительству и думаем, что она должна расцениваться дороже, чем явное, похожее на издевательство, лицемерие.

И кажется нам, что не мы, а митр.Сергий и иже с ним пленены страшной мечтой, что можно строить Церковь на человекоугодничестве и неправде.

Мы же утверждаем, что ложь рождает только ложь, и не может она быть фундаментом Церкви.

У нас перед глазами позорный путь «церкви лукавнующих»—обновленчества; и этот же позор постепенного погружения в засасывающее болото всё более страшных компромиссов и отступничества, этот ужас полного нравственного растления неизбежно ждёт церковное общество, если оно пойдёт по пути, намеченному деяниями Синода.

Нам кажется, что митр. Сергий поколебался в уверенности во всемогущество Всепреодолевающей Истины, во Всемогущество Божие, в роковой миг, когда он подписывал декларацию.

И это колебание, как страшный толчок, передастся Телу Церкви и заставит его содрогнуться. Не одно человеческое сердце, услыхав слова декларации в стенах храма, дрогнет в своей вере и в своей любви, и, может быть, раненое в самой сокровенной святыне, оторвётся от обманувшей его Церкви и останется за стенами храма.

И не только в сердце интеллигенции вызовет декларация мучительный соблазн.

Тысячеустная молва пронесёт страшное слово в самую толщу народа, новой раной поразит многострадальную душу народную, и во все концы земли пойдёт слух о том, что Царство Христа стало царством зверя.

Неисчислимы эти бесконечно тягостные внутренние последствия декларации, этой продажи первородства Истины за чечевичную похлёбку лживых и неосуществимых благ.

Но кроме этих внутренних последствий, конечно, будет иметь она и другие последствия, более очевидные и осязаемые.

Уже несутся из отдалённейших ссылок голоса протеста, голоса скорби и негодования. К этим голосам присоединится всё наиболее стойкое и непоколебимое в церковных недрах.

Немало найдётся тех, для кого лучше умереть в Истине, чем жить во лжи, тех, кто не переменит своего знамени.

Над Церковью навис грозный призрак нового раскола(2)!

С одной стороны будут они—«неуставшие» от своих изгнаний, тюрем и ссылок, обречённые на новые, ещё более страшные испытания. К ним присоединится всё наиболее стойкое и непоколебимое в церковных недрах. А с другой стороны —станут полчища «уставших» от постоянного колебания и переходов, «покаяний» и непрекращающейся неустойчивости. Они, эти «неуставшие», будут, вероятно, в меньшинстве среди духовенства, но, ведь Церковная Истина не всегда там, где большинство! И не всегда Она там, где административный церковный аппарат. Об этом свидетельствует история великих святых: Афанасия, Иоанна Златоуста и Феодора Студита.

Но к ним прильнёт и пойдёт за ними, ищущая правды, душа народа.

А большинство духовенства?..

—Жалкой будет судьба его.

Оторванные от живого общения со всем, подлинно творческим и непоколебимым в Церкви, тщетно стараясь заглушить голоса обличений, несущиеся из глубины ссылок и тюрем, закрывая глаза, чтобы отвратить от себя грозящий призрак страдания исповедников, будут они, эти «уставшие», лепетать заплетающимися языками слова оправданий и нанизывать дрожащими руками на цепь лжи и компромиссов всё новые и новые звенья, втаптывая в грязь честь белоснежной Ризы Христовой.

Там впереди, маячат новые призраки: повторение легализации на местах, отрешение от кафедр епископов-исповедников, незаконные и недопустимые епархиальные съезды без ссыльных епископов, и незаконный Собор без первосвятителя и других изгнанников, и позорное примирение с обновленцами(3), о котором уже говорят «легализировавшиеся» епископы и, наконец, отказ от Патриаршества. Ведь декларация определенно ставит Патриаршество под вопрос. Говоря о задачах будущего Собора, она указывает не выборы Патриарха, а «избрание Высшего Церковного Управления»(4).

Какое жалкое и недостойное существование!

Воистину лучше умереть, чем так жить!

Там, в обителях небесных, плачут о нашей земле святители русские, стоятели за Церковь прошлых веков и мученики, и исповедники недавнего прошлого.

Там, в преисподней, тёмные силы ада готовятся торжествовать новую и решительную победу.

Черная туча нависла над Церковью.

Остановитесь же, пока ещё не поздно!

Остановитесь же, пока ещё не до конца поздно!

Остановитесь же, хотя бы ценою жертвы своим положением и благополучием!

Господи! Сжалься над Твоею Церковью! Ведь Она всё же Твоя Невеста!..

Епископ Дамаскин.

Предметом моего письма будет, конечно, Ваша декларация и взятый Вами на основе её курс церковной политики. По всей вероятности, перед Вашим Высокопреосвященством уже вполне определилось отрицательное отношение к принятому Вами курсу со стороны почти всех ссыльных иерархов, а также массы верующих и пастырей. Поэтому Вам может показаться, что мне убогому, уже нечего будет сказать Вам по сему вопросу. Однако, в моём новом положении оказалось такое преимущество по сравнению с положением большинства ссыльных иерархов, именно то, что я на дороге из далёкой ссылки к месту новой, и более близких к родине краях — получил неожиданную возможность (благодаря заболеванию в дороге) быть в Москве и лично беседовать с Вашим Высокопреосвященством 11дек. 1928г..

Положение большинства ссыльных иерархов таково, что лишает их возможности быть своевременно в курсе церковных событий, а также получать точную информацию о положении. Многие даже до этих пор не имеют полного представления о создавшемся в Церкви положении.

Вы же, воссевши на Первосвятительской кафедре, ничего не предприняли со своей стороны, чтобы посвятить хотя бы виднейших из них в свои планы или хотя бы своевременно поставить их в известность о предпринятых уже Вами решениях. Приходилось довольствоваться небеспристрастными газетными сведениями, да сообщениями частных лиц, коим иногда мы опасались даже давать полную веру.

Всё же принятый Вами новый курс постепенно уяснялся нами из доступных источников, и больно ранилось наше сердце, особенно когда возмутившая наши души измена Ваша определившемуся уже курсу церковной жизни ещё сопровождалась неправедными обвинениями нас — ссыльных и несогласных с Вами иерархов — обвинениями, на кои в своё время также не скупились обновленцы.

Не хотелось верить возможности такой перемены в Вас. Все мы предпочитали взять под сомнение не только частные сообщения, но и газетные известия. В конце концов, печальная правда подтвердилась, но нам всё думалось, что за столь соблазнительными положениями Вашей декларации скрывалась действительность неповреждённых церковных отношений и твёрдого стояния в истинном исповедании Евангельской Правды.

Скорбно, тяжко было узнавать об отходе от Вашего Высокопреосвященства группы достойных и маститых иерархов, читать массу писем от возмущённых Вашей декларацией пастырей и мирян. Доходили до нас сведения о посыпавшихся на почве такого расхождения с Вами прещениях и увольнениях. Печальная правда предстала перед нами во всей своей наготе, а мы всё продолжали лелеять в душе своей корешок сомнения — что, может быть, нам не всё известно, что, может быть, есть обстоятельства, нам неизвестные, коими оправдывается многое в Ваших поступках. Слишком мы доверяли Вашей мудрости, слишком глубоко были проникнуты прежним уважением к Вам, точно сговорившись, продолжали издали сдерживать наиболее нетерпеливых из паствы нашей, чтобы предупредить, очевидно назревший раскол. Страшно было думать о возможности раскола, и сейчас эта мысль ужасает нас.

Но вот я веду беседу лично с Вашим Высокопреосвященством. Вы уверили меня, что стали на путь своей декларации совершенно сознательно и добровольно, что Вы «осуществили лишь то, к чему неудачные попытки делали и почивший Патриарх и митр. Петр, только те делали шаг вперед, а два назад, Вы же разрубили узел... Ваши преемники вынуждены будут считаться с уже совершившимся фактом...» На мои два вопроса: 1 ) Считаете ли Вы, Ваше Высокопреосвященство, что решение Ваше является голосом соборного иерархического сознания Российской Церкви?;
2 ) Имеете ли Вы основания считать Ваш личный авторитет достаточным, чтобы противопоставить его сонму маститых иерархов, совершенно не разделяющих Вашу точку зрения? — Вы, Ваше Высокопреосвященство, не дали мне ответа, чем привели меня тогда в крайнее смущение.

— Я считаю это полезным для Церкви... Мы теперь получили возможность свободно молиться, мы легализованы, мы управляем, — говорили Вы мне.

Пишу настоящее письмо уже после четырёхмесячного соприкосновения с глубинной жизнью церковных масс и в условиях относительной свободы, и скажу, что если бы Вы, Ваше Высокопреосвященство, взяли на себя труд, ближе присмотреться к широкой церковной жизни, вдуматься в содержание направляемых Вам, со стороны массы мирян и рядовых пастырей, протестов — Вы ужаснулись бы последствий принятого Вами курса и отказались бы любоваться делом рук своих.

Если Вы будете судить о положении в Церкви лишь по тому, что Московские храмы переполнены, что повсюду по епархиям ютятся кое-как назначенные Вами (большей частью на место иерархов, томящихся в заточении и ссылках) епископы, которые имеют ещё по несколько храмов (в Харькове, например, только один) где служить; если благополучие Вашего управления будете усматривать в том, что Вы собрали «при себе» Синод, мало кем признаваемый, а посылаемые Ваши епископы восстанавливают в мизерной дозе прежние условия епархиальных управлений: кого-то назначают, кого-то переводят, по чьему-то требованию составляют отчёты на основе навязанных совне и весьма подозрительных по содержанию (далеко не в интересах Церкви) анкет от «легализованных» общин и пастырей, — то Вы очень далеко будете от понимания истинного положения в Церкви.

В живом теле Церкви — массе верующих — сейчас происходит глубокий процесс духовной дифференциации (5) по отношению главной спасительной идеи Церкви. Именно Ваша декларация вызвала этот процесс.

Появление Живой Церкви, обновленчества, самосвятов и проч., представляются мне, как необходимое явление, как сточные ямы, куда направляются всякие нечистоты. Туда и влилась вся накопившаяся за прошлый период Церкви гниль и духовно омертвевшая часть, главным образом, духовенства. Масс же верующих эти течения мало коснулись, так как большинство мирян там очутились больше по недоразумению. Ваш «курс» всколыхнул именно массу верующих, отношение же к нему иерархов как бы заранее определялось тем, что их почти всех арестовали предварительно, иначе Вам и не пришлось бы проводить «своего» курса.

Что касается рядовых пастырей, то наиболее сознательные из них, понимая, что они не могут действовать самостоятельно без епископов, занимают выжидательную позицию, кое-как мирясь с подчинением епископам Вашей ориентации, и лишь отдельные из них резко противятся проведению такими епископами в жизнь Вашего курса.

Главное разрешение вопроса Вашего — в массе верующих.

Смею думать, что не будь в Церкви нашей печального наследия синодального периода церковной жизни — почти поголовной церковной невоспитанности масс — не было бы места, в жизни нашей, многим несчастным явлениям пройденной четверти ХХ-го века. Именно эта невоспитанность оттолкнула одних, безрассудно, в обновленческое болото, других — в самосвятскую клоаку, третьих — в объятия безбожников. Эта же церковная невоспитанность удерживает и поныне многих в состоянии полной инертности по отношению к самому глубокому и тонкому соблазну, который лукаво и с большим напором проводится врагами Церкви через посредство Вашей декларации.

...Я подхожу к оценке Вашей декларации с совершенно иной точки зрения — со стороны того соблазна, который она породила в массах, все последствия коего трудно даже предугадать. Итак, возвращаюсь к настроению масс.

Над слоем массы, хотя и достаточно инертной, но все же отгородившейся от обновленческого болота и прочих клоак, возвышается масса довольно жизнедеятельных верующих, хотя и не могущих ясно разобраться в сложном церковном вопросе. Они больше живут чувством привязанности к храмовым службам, только в церкви чувствуют некоторую для себя отраду и умиротворение среди надвинувшегося мрака и холода жизни. Они привыкли полагаться на своих пастырей. Поэтому, внутренне возмущаясь Вашей декларацией и дальнейшими, на основании её проводимыми Вами мероприятиями, они, держась своих пастырей, не порывают общения с Вами, являются невольными соучастниками Вашего греха, но с упованием взирают и ждут, кто бы их вывел из затруднительного положения.

Наконец, над этим слоем возвышается ещё слой ревнителей благочестия, крепко задумывающихся над смыслом современных мировых событий, ищущих в Православной вере и Церкви опоры себе среди разразившихся уже и ещё ожидающихся катаклизмов жизни. Такие верующие, возмущённые в глубине души своей изменой Вашей заветам Христа и правде Православия, отвернулись от Вас и от всех тех, кто с Вами; они предпочитают не ходить в храмы, где возносится Ваше имя, не говеть вот уже два года из боязни сделаться причастными греху Вашему. Они с упованием и страхом ждут голоса ссыльной Церкви.

Пусть таковых будет незначительное меньшинство, но кто решится презрительно отмахнуться от них, отнести их к разряду «кликуш», «необразованных монахов» или «тёмных крестьян», когда именно эти кликуши, необразованные, тёмные, в начале появления Живой Церкви и прочих раздирателей Церкви, не только сами не обманулись относительно этих выплывших из мрака «обновителей» Церкви, но во многих случаях удержали от этого болота и просвещённых пастырей своих.

Очень опасно пренебрегать настроением этой, вовсе не незначительной группы, к которой в буквальном смысле приложимы слова Апостола: ...Ибо они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостями, и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия, ибо они доброхотны по силам и сверх силы (я свидетель); они весьма убедительно просили нас принять дар и участие их в служении святым. И не только то, чего мы надеялись, но они отдали самих себя, во-первых, Господу, потом и нам по воле Божией (2Кор.8,2).

Стоит ли чего вся ученость человеческая перед лицом такого искреннего горения верой, такой искренней готовности на любой подвиг исповедания, постоянных жертв не только материальных на пользу святого дела Церкви, но и ревности жизнь свою отдать за правду Христову со стороны этих «кликуш», «тёмных» и «необразованных»?! А разве в этом лагере мы видим только серую массу? Разве мало среди них высокообразованных и просвёщенных духовно мирян, а также достойных пастырей?

И Вы, и Ваши единомышленники, успокаиваете себя и парируете нападки на Вас тем, что, будто бы, декларация Ваша не противоречит канонам и даже находит себе оправдание в Слове Божием.

Если бы даже в действительности так было, то всё же пастырская мудрость должна бы побудить Вас далеко отшвырнуть от себя декларацию, раз она вызвала уже такие разделения. С одной стороны, ею нарушено то единство верующих, о котором молился Христос, накануне Голгофы, а с другой — произведено как раз не то разделение, о котором говорил Христос: Не мир пришёл Я дать земле, но разделение. Уже одного этого достаточно, чтобы пастырская совесть Ваша не оставалась спокойной, чтобы поспешить Вам исправить совершённую ошибку.

Но правда ли, что в своей декларации Вы не нарушили правил церковных? В упомянутых рукописях дано достаточное количество возражений на такое Ваше утверждение. Грустно думать о том, что мудрость Ваша попустила Вам настолько переоценить себя и свои полномочия, что Вы решаетесь действовать вопреки такому основному иерархическому принципу Церкви, который выражен в 24-ом правиле св. Апостолов.

Но ещё больше грех Ваш против внутренней правды Церковной, против Евангельского завета — безбоязненно исповедывать Истину, как предстоятелю Церкви непрерывно стоять на страже Её. Вы же отказались от одной из главнейших сущностей Церкви — Её свободы, поступились Её достоинством. И всё это из-за убогих человеческих соображений, из-за призрачных льгот от врагов Церкви и то лишь для сторонников навязанной Вам и весьма подозрительной по существу «легализации».

Грех Ваш ещё — внутренняя неправда самой декларации, основанной на боязливости. Ведь только в таком освещении становится понятным 8-й ст. 21-й гл.«Откровения», где «боязливые» поставляются наряду с неверными, убийцами и любодейцами.

Наиболее очевидный грех Вашего Высокопреосвященства — это принижение авторитета церковной иерархии в сознании верующих, произведённое Вашей декларацией. Подумайте над тем, Ваше Высокопреосвященство, как высоко вознесён был авторитет наших архипастырей, когда они, уверенно отметая всякие сделки с предателями — обновленцами и с их внешними покровителями, спокойно шли на испытания и безропотно переносили узы и суровые сделки. Как шёл в горы тогда духовный подъём верующих масс, чувствовавших себе духовную опору в своих архипастырях! Чувствовалось тогда, что мы уже почти победили и страданиями своими завоюем свободу своего церковного бытия, даже среди советской культуры.

А теперь... Страшно подумать, как пошатнули, подорвали Вы Вашей декларацией авторитет церковной иерархии, какую обильную жатву собирают на этой почве наши враги, как много верующих, не видя для себя доброго примера в своих пастырях, усомнились в своём уповании на Вечную Правду, и как много их посему отшатнулось от Церкви и погибает в сетях сектантства! Пользуются умело враги произведённым Вами в Церкви смятением и с удесятеренной наглостью проводят свою безбожную программу...

О, Владыка! Подумайте, какая тьма погубленных душ на Страшном Суде смогут вину за свою гибель свалить на Вас! Да не будет так!

Как могла произойти столь разительная перемена во взглядах Вашего Высокопреосвященства? Такой вопрос, несомненно, вставал перед каждым из расположенных к Вам! Многие пришли к тому заключению, что в нужный момент не было возле Вас ни одного доброго советчика, а наоборот, тогда возможны были нажим и нашёптывания со стороны «устрашённых» и продавшихся им. Иного объяснения никто из знающих лично Вас не находил. И я, убогий, даже после уверений Ваших в том, что Вы сознательно и добровольно стали на этот путь, готов согласиться лишь с предположениями друзей Вашего Высокопреосвященства.

Но тогда, что мешает Вашему Высокопреосвященству отказаться от совершённой ошибки, исправить, выправить свой путь.

Вы заявили мне, что «берёте на себя всю ответственность перед Церковью за совершённое». Но какая цена такому заявлению, когда эту ответственность Вы уже распылили на группу безавторитетных и безответственных иерархов Вашего Синода. Чего стоит Ваша личная ответственность, когда причинённое Вами Церкви зло может быть непоправимо? Здесь нужны иные, более действенные средства для прекращения содеянного зла, чем торжественное заявление Вашего Высокопреосвященства о Вашей ответственности в будущем.

Вся Церковь ждёт от Вашего Высокопреосвященства открытого заявления — считаетесь ли Вы с мнением подавляющего большинства иерархов? На определённо выраженное несогласие с Вашей линией поведения почти всей ссыльной Церкви, а также на мольбы и протесты множества пастырей и мирян, ответите ли отказом от своего ошибочного шага и изменением курса своей церковной политики, или же предпочтёте утверждаться на основе уже совершённого Вами уклона в сторону расхождения со всей Церковью...

Рассматривая настоящий скорбный путь Российской Церкви в перспективе вечности, приходишь к проразумению высокого смысла всех настоящих испытаний. Угасание духа веры в массах, принижение спасительных идеалов Церкви, забвение своего долга пастырями, умножение на этой почве беззакония и иссякание любви многих не могли не привести к тяжёлым последствиям. Во всяком организме угасание духа вызывает конвульсии.

Слишком далеко стояли мы в нашей церковной жизни от заповедей Христа, от руководства учением св. апостолов, от заветов св. отцов, мучеников и исповедников. Тяжкие скорби стали необходимы, чтобы хоть таким путём обратить наше внимание на великий грех призванных к святости носителей имени Христова. Может быть, во всём этом уже начало суда Божия над грешным миром, надлежит же начаться суду с дома Божия (1Петра. 4,17). Благословлять подобает Господа за ниспослание нам настоящих испытаний, направленных для пользы и спасения нашего, а не прыгать в паническом страхе в болото, где позорная гибель заранее обеспечена.

Настоящие скорби можно рассматривать, как промыслительный отсев пшеницы от мякины, может быть, для нового доброго посева, а может быть, для создания кадров тех верных воинов Небесного Царя, коим предстоит противостать близящемуся царству сына погибели.

Все же мы дадим ответ Грозному Судие и за уходящих по нашей вине, и за гибнущих вне спасительной ограды Церкви овец Христова стада, за угасание светильника Евангельской Правды и Света на земле.

Задаётесь ли Вы, Ваше Высокопреосвященство, иногда вопросом, какие практические результаты принесла Ваша декларация? Знающие лично Ваше Высокопреосвященство держатся того мнения, что к принятию настоящего курса Вы понуждались самыми добрыми и чистыми намерениями. Вы думали путём делаемых внешних уступок доставить Церкви мир и спокойствие, в коих Она так нуждается для залечивания нанесённых ей врагами многих ран. Но не следовало при этом упускать из вида, что сколько бы не делать сатане уступок, он будет требовать всё новых жертв себе, ибо такова природа зла; что сила Церкви и источник Её постоянного обновления не вовне, а внутри Её самой и что наиболее победный путь Её именно тот, который внешне выражается иногда в значительных жертвах с Её стороны. Этими жертвами больше всего выявляется сила духа Церкви, степень горения в Ней благодати Христовой. Только слабодушием и отсутствием веры в победную силу благодати Христовой объясняются уклоны обновленцев, а может быть и декларация Вашего Высокопреосвященства.

Оцените объективно, чего достигли Вы из того, что почитали полезным, «спасительным» для Церкви?

До нас доходили слухи о данном, будто бы, Вам обещании освободить и возвратить из тюрем томящихся там пастырей — исполнились ли такие Ваши расчёты? «Легализация» рисовала перед Вами возможность мирного развития церковной жизни — не злой ли насмешкой кажутся теперь такие Ваши надежды? Вы собирали уже деньги на издание печатного церковного органа, — разрешили Вам его?

Всё совершается совершенно обратно всем Вашим человеческим расчётам и упованиям. Последние храмы отбираются. Путём непосильных обложений, путем квартирных утеснений и путём всевозможных иных «нажимов» выживаются из сёл и удушаются в городах православные священники, и о таковом расчёте не стесняются откровенно заявлять представители власти на местах. Доходит до того, что за одно доказательство церковности даже рядовые крестьяне лишаются права пользоваться пайками в кооперации (вероятно, быть пайщиками кооперативов. — Ред.).

А повсеместное открытое кощунство над святынями нашими. А возмутительная, связывающая каждый шаг духовенства на Украине, «регистрация», коей духовенство приравнено к уголовникам. А масса отдельных явлений, кои ещё недавно могли приниматься нами, лишь как бред сумасшедшего, настолько превосходят они границы мыслимого.

Вот Вы мне указывали положительные стороны Ваших достижений: «Мы легализованы, мы свободно молимся, мы управляем...» Но мне как-то стыдно думать, что Вы это говорили не в шутку, настолько действительность зло подсмеивается над такими Вашими заявлениями. Простите, Ваше Высокопреосвященство, Вы совершенно не видите и видеть не хотите общей картины продолжающегося развала в Церкви.

А положение таково, что все, ставшие на путь Вашей декларации, каким-то образом утратили стимул к жизни, как бы выдохлись, лишились энергии. Церковная жизнь у них протекает кое-как, лишь по инерции при полной неспособности чему-либо противостать. Таково настроение, как у пастырей, так и у мирян. Объясняется же это со стороны пастырей утратой твёрдой почвы под ногами, со стороны мирян — утратой доверия к личности Вашего Высокопреосвященства и иже с Вами иерархов. Неудивительно посему, что отстраняющееся от Вас меньшинство уверенно говорит об утрате Вами благодати.

Об этом настало время крепко пораздумать, ибо на этой почве углубляется гнусная работа безбожников, и всё большее число низовой массы отходит от Церкви.

О, Ваше Высокопреосвященство, пока не поздно, посмотрите к какой пропасти подвели Вы доверившихся Вам. И пока не поздно, торопитесь поправить свою ошибку!

Неужели никогда мысль Вашего Высокопреосвященства не останавливалась над тем обстоятельством, что, разделяя своей декларацией пастырей на «легализованных» и «нелегализованных», бросая в сторону последних неправедное обвинение в контрреволюции, Вы тем самым поставляете всю ссыльную Церковь и оставшихся ещё на свободе некоторых иерархов и значительную часть остальных пастырей под постоянные удары подозрительной Советской власти, которая только и выискивает предлоги для большего умерщвления ненавистного для неё духовенства. Не тем ли объясняется «бессрочность» ссылки наших первоиерархов.

Известно ли Вам, например, в каких невыносимых условиях живут два достойнейших носителя православного церковного сознания — «бессрочно» Патриарший Местоблюститель митр. Петр и митр. Кирилл, оба больные и загнанные в такие условия с несомненным жестоким расчётом? Не мелькнула ли когда-нибудь у Вас мысль о том, что «свободой и покоем» Вы пользуетесь за счёт медленного умирания неугодных первосвятителей наших? Если же подобная мысль хоть раз прожгла сознание Ваше, как можете Вы спокойно спать, мирно предстоять святому Престолу?

Известно ли Вашему Высокопреосвященству, что введённая Вами новая формула поминовений многими называется провокационной... Ведь она служит для властей блестящим поводом к обвинению в контрреволюции всех не принимающих, хотя таковая формула отметается всеми по чисто догматическим убеждениям (ср.Ин.5,18).

Вы как-то просмотрели, в каких целях была навязана (ведь, Вы не совсем по своей воле ввели её?) Вам «новая формула молитвенного возношения». Ведь она служит к очевидному выявлению приемлющих и не приемлющих Вашу декларацию, как известную церковную политическую платформу. Само возношение Вашего имени, не будь декларации, не вызывало бы ни у кого возражений. Теперь же возношение Вашего имени в сознании верующих отождествляется с признанием декларации, почему и вызывает столько противодействий.

Выступая со своей декларацией, Вы, может быть, не имели мысли навязывать её всем, (может быть, думали обмануть сатану, но его можно только отметать, но не обмануть), но помимо Вашей воли ловким маневром — введением формулы — достигается точное разграничение верующих, в результате которого может быть определенная формулировка обвинения со стороны известных органов: «вы не поминаете митр.Сергия, потому что не признаёте его декларации, а раз вы не признаёте декларации, вы — контрреволюционер».

Знаменательно, что первым вопросом, заданным мне приезжавшим в Полой в 1928г. агентом ГПУ был: «Как вы относитесь к декларации митрополита Сергия?»

Вот какое, несомненно неожиданное для Вас положение устанавливается для Вас Вашим необдуманным шагом.

Но ещё не всё я сказал Вашему Высокопреосвященству из того, чего ожидает от Вас Церковь, что почитает она долгом со стороны своего предстоятеля.

Может быть, многим покажется то требование страшным, однако в декларации иерархов, приготовленной было для представления правительству в1925г., к нему частично было приступлено. И я, убогий, считаю, что Церковь не выполнила бы своего назначения в жизни, как хранительница Евангельской Правды, Истины и Любви, если бы не выступила со своим предостерегающим голосом против тех, проводимых новой культурой идей, кои насильственно внедряются в жизнь и ведут народ к аморализации.

Церковь может и должна указать, что все мероприятия Советской власти, направленные, по-видимому, ко благу народа, но строящиеся на основе полного вытравления из души народа нравственных принципов, — являются постройкой на песке, ибо единственным зиждущим началом жизни является широкая любовь, а никак не насилие, злоба и ненависть, ведущие народ к одичанию и разложению.

Идея устройства рая земного, без Бога в небе и без совести в душе, больше похожа на гримасу сатаны.

Церковь повелительным долгом своим почитает не отказываться от попыток возвратить извращенное течение жизни к нормальному руслу. Опять-таки, это может быть сделано в формах совершенно приемлемых и потом не могущих быть рассматриваемыми правительством, как акт контрреволюции. Ведь, по существу, власть уже давно убедилась в аполитичности Православной Церкви и жалкие фразы отдельных представителей её о нашей контрреволюции являются лишь тактическим приёмом низкого пошиба.

В случае же, если Советская власть, рассудку вопреки, будет упорно продолжать рассматривать Православие вообще, как контрреволюцию, ну, что же — пойдём на Голгофу. Предварительно же Церковь должна исполнить свой долг перед миром и в этом направлении — выступить с авторитетным словом предупреждения к погибающему народу!

Вот путь, к которому Вы, Ваше Высокопреосвященство, призваны, на который Вы и согласились, раз решились воссесть на кафедре предстоятеля Церкви Православной в такой грозный момент Её истории. И Вы уже не можете быть вычеркнуты со страниц Её истории: или в сонм исповедников своих впишет имя Ваше Российская Церковь, или же отнесёт к числу изменников Её мироспасительным идеалам.

Не выполните этого долга Вы, сделает это другой, но слово предупреждения, слово вразумления должно быть сказано Православной Церковью, хотя бы и врагам Её. Сделаете это Вы, Ваше Высокопреосвященство, и Церковь забудет все Ваши ошибки и заблуждения, она благословит Вас навеки. Во всяком случае, Ваша ближайшая задача — исправить причинённое Церкви зло путём отказа от ошибочных актов Ваших — должна быть Вами выполнена, иначе сами Вы рискуете оказаться за оградой Святой Православной Церкви.

Ваше Высокопреосвященство! Не подумайте — я одинок, решившись выступить перед Вами со словом правды. Смею быть уверенным, что большинство ссыльных иерархов почти также мыслят разрешение созданного Вами невыносимого положения.

Настоящий грозный момент истории Российской Церкви, если мы по достоинству не оценим его значения, может закончиться грозным приговором: Отнимется от вас Царство Божие и будет дано народу приносящему плоды Его. Да не будет же имя Вашего Высокопреосвященства заклеймено историей, как одного из гасителей Светильника Российской Церкви!

Как-то не хочется верить, чтобы Ваше Высокопреосвященство продолжало упорствовать в своём курсе среди ясно выраженного общего возмущения им. И я — меньший из меньших иерархов Церкви, побуждаемый искренней любовью, как к Церкви Христовой, так и к Вашему Высокопреосвященству, дерзаю усердно умолять Вас: внемлите, Владыко, скорби и стонам верующих, кои отовсюду несутся к Вам, кои даже за полярным кругом не давали нам покоя, внемлите общему голосу верующего народа, каковой, несомненно, является и «голосом Божиим», трезво оцените отрицательные результаты Вашего курса; вглядитесь в открывающуюся перед Вами пропасть неизбежного раскола, ужаснитесь ответственности за угасание огня веры в массах, произведённое Вашей декларацией.

Подумайте об ответственности Вашей перед историей и об ответственности на Страшном Суде Божием — и откажитесь от Вашего курса, от Ваших компромиссов; аннулируйте Вашу декларацию, как акт личного Вашего заблуждения и выходящий за пределы Ваших полномочий. Явите себя глашатаем Вечной Правды и истинной любви Евангельской перед миром; отбросьте человеческие мудрования и расчёты. Станьте на путь твёрдого исповедничества во имя Христово.

Не бойтесь возможности горших скорбей и испытаний для Церкви (они неизбежны, и Ваши компромиссы лишь принижают их значимость), ибо Церковь возликует, идя вслед за сим на новую Голгофу, и даже в страданиях своих благословит имя Ваше, зная, что главнейший источник разлагавшего Её начала Вами уничтожен.

Но, увы, если Вы, Ваше Высокопреосвященство, станете упорствовать в Вашем курсе и открыто пренебрежёте голосом Церкви, то она, продолжая свой крестный путь, откажется от Вас, как соучастника с Её распинателями.

Большинство ссыльных иерархов до сих пор не предполагали, что в действительности Вы, и Ваши единомышленники ушли гораздо дальше, чем мы в состоянии были предполагать, что Вы перешагнули далеко за намеченную Вами черту, и дальше путь Ваш идёт уже с очевидным уклоном по направлению за ограду Церкви. Постепенно истина эта открывается для всех.

Мы все остановились, не идя с Вами, и продолжаем умолять, звать Вас вернуться, вновь соединиться с нами... Но ведь жизнь не может остановиться и мы вынуждены идти своей дорогой... Мы умоляем, зовем Вас, Владыка, мы всё ещё возле Вас и готовы подать Вам руки...

Если Вы всё же не внемлите, не возвратитесь, то, пойдёте Вашим уклоном дальше, но без нас.

Епископ Дамаскин

(1) «Луч Света. Учение в защиту Православной веры, в обличение атеизма и в опровержение доктрин неверия», в 2-х ч., сост. и доп. архим. Пантелеимон, Изд., Св.-Троицкий Монастырь. 1970 г., ч. 2, «Документальные данные о начале раскола Русской Церкви на «Советскую» и «Катакомбную»», стр. 16-24.

(2) Что и случилось. Митр. Сергий и его последователи образовали новообновленческую церковную организацию — Московскую Патриархию (МП).

(3) Примирение с обновленцами произошло в 1943-44 гг. По приказу Сталина и компартии обновленцы покаялись и присоединились к Московской Патриархии и заняли руководящие посты (например: Патриарх Алексий I /Симанский/, как и митр. Сергий — бывшие обновленцы).

(4) Для удобства управления церковной организацией МП, через одного — Патриарха, Советская власть сохранила патриаршество, но с той поры все Советские Патриархи, начиная с митр. Сергия /Страгородского/, были назначаемы компартией, т. е. Сов. властию, через посредство КГБ, и точно также весь епископат. Пророческими оказались слова новосвщмч. Дамаскина «...и не превращается ли сонм служителей в послушную и безответную армию "явных и тайных" сотрудников власти?».

(5) Дифференциация — расслоение, разделение.